Можно ли психологу работать с друзьями и знакомыми?

Можно ли психологу работать со знакомыми и друзьями? Наверняка, любой специалист такого профиля, считающий себя профессионалом, уверенно и жёстко ответит «нет». Однако всё несколько сложнее и проще одновременно: и в этой статье я предлагаю вам взглянуть на некоторые из причин устоявшегося запрета и хотя бы примерно понять, что с ними можно сделать.

«А разве можно психологу работать с друзьями и знакомыми?» — примерно такой вопрос прозвучал в моём личном блоге, когда я написал заметку для друзей, что я-де занимаюсь практической психологией и ко мне можно обращаться. К сожалению, в процессе возникшей дискуссии выяснилось, что человек, вопрос задавший, не столько стремился разобраться, сколько искал повод для придирок. Но всё равно вопрос явно стоит того, чтобы разобраться в нём подробнее.

Тут дело такое: с одной стороны, в академической психологии действительно есть запрет на работу с родными и друзьями. И по сути своей запрет этот чрезвычайно важен, поскольку, в частности, страхует начинающих психологов от самого опасного варианта «наламывания дров». В то же время непонимание сути этого запрета (а для многих он становится мёртвой догмой, а не фрагментом живой информации) приводит порой тоже к довольно неприглядным вещам – от дистанцирования от родных и друзей до попыток выхолостить в себе всё человеческое «ради них, любимых».

Когда я стал размышлять обо всём этом, то понял и ещё одну важную вещь – сегодня очень здорово изменилось само понятие «друг». Нет, речь не об отличии «друзей» и «френдов», речь именно о друзьях, но всё равно за многие десятки лет количественные и качественные характеристики того, что мы называем дружбой, так существенно изменились, что применимость вышеупомянутого запрета на психологическую и психотерапевтическую работу во многих случаях вызывает вопросы.

Два слова про термины: статье далее просто «запретом» я буду называть запрет на психологическую и психотерапевтическую работу с друзьями и родственниками, «специалистом» — человека с квалификацией в области психологии или психотерапии, осуществляющего таковую работу.

Ну что же, приступим.

Начну я с «вечных» тем – с тех аспектов запрета, которые во времени практически не менялись и как были актуальны сто или двести лет назад, так примерно в такой же степени актуальны и сейчас.

 

Первый момент – это заинтересованность специалиста

Простой вопрос: как вы думаете, о чём следует думать специалисту при работе с клиентом? Кажется совершенно очевидным, что ответ – про клиента или про его запрос. И тот, и другой вариант верен, и в идеале внимание специалиста должно быть направлено именно на что-то из этого. Поясню, что порой то, что клиент формулирует как запрос, значит настолько мало по сравнению с тем, что сам клиент демонстрирует своей внешностью, поведением и подбором слов, что вполне корректно будет сказать, что внимание следует направлять полностью на клиента, и лишь чуточку – на то, что оный высказывает.

А теперь давайте представим, что специалист, слушая клиента, вдруг начинает думать о том, справится он с проблемой клиента или не справится, сможет ли он убедить клиента на следующую консультацию или целый курс (если таких мыслей много, то очень часто лексика плавно меняется от «предложить консультацию» в сторону «развести на консультацию», что подразумевает отношение к клиенту как к «лоху»), а если не справится – как убедить клиента, что консультации имели эффект…

Тут даже не особенно важно, насколько этичен и совестлив специалист. В любом случае, как только он скатывается в мысли, уводящие его внимание от текущего момента (то есть процесса консультирования), его эффективность как консультанта скатывается… Ну к очень низким значениям.

Конечно, мысли по поводу эффективности консультации нужны. Но в идеале они должны возникать, как ни странно, за пределами консультаций и побуждать специалиста следить за своей формой (в физическом и психическом отношении), повышать свою квалификацию, адекватно к консультациям готовиться (для кого-то это будет медитация, для кого-то – гимнастика или музыка) и так далее. Но во время консультации – всё внимание на клиенте и его запросе, и никак иначе!

Что же возникает при работе с друзьями и родственниками и почему вопрос заинтересованности с ними намного острее, чем с клиентами «со стороны»?
Давайте честно: очень часто человека побуждает заняться психологией что-то, что он видит в себе и своих родных (реже – в друзьях). Поэтому, как только такой человек посчитает, что овладел (акцентирую: именно посчитает, что овладел, а не овладеет) значимым психологическим инструментом, он сразу же попробует применить своё «искусство» на том, в чьих изменениях он заинтересован сильнее всего. Мол, ради этого и учился…

С друзьями и родственниками мы живём в очень тесном контакте. С первыми так и вовсе порой – 24 часа в сутки. Так что заинтересованность в том, чтобы воздействовать, «помочь», «причинить непоправимое добро» может достигать запредельных значений. И не только может, но и достигает в случае родственных или сексуальных отношений.
И даже очень опытному психологу или психотерапевту в процессе помощи близкому человеку не так-то просто будет абстрагироваться от мандража заинтересованности, чтобы действительно всё своё внимание направить на объективную помощь.

Тут замечу, что сегодня существуют технологии обучения специальным состояниям, в которых помощь психолога обретает наибольшую силу. Суть таких состояний очень проста – направление всего внимания на клиента. Всего внимания. Вообще всего! Когда внимание направлено таким образом, специалист может даже перестать беспокоиться об ощущениях своего тела, даже если что-то болит (даже зубная боль может ослабнуть и уйти – правда, лично я это проверял не с клиентами, а сам по себе). Внешне это проявляется, например, в направлении взгляда – при таком внимании зрительный контакт специалиста и клиента сохраняется практически всё время консультации, и клиента это (!!!) не напрягает, и более того — помогает раскрыться и почувствовать то, что актуально и полезно для процесса.

Корректно направленное внимание – это вообще могучая сила. Зачастую благодаря всего лишь этому вниманию монолог клиента из банального рассказа о своих проблемах превращается в очищающую исповедь, в процессе которой человек сам приходит к пониманию своих проблем так, что проблем как-то и не остаётся. Увы, в обычных кухонных разговорах такое практически нереально.

Тренировать такое внимание просто, но не легко. В смысле, сама техника тренировки простая в описании, но процесс… Скажем деликатно: длительный, местами тяжёлый, и довольно нудный. Четыре-пять дней по восемь часов практики, подразумевающей довольно-таки неподвижное состояние – и это только для того, чтобы более-менее почувствовать такое внимание и более-менее научиться им пользоваться. А в моём случае было ещё круче – аж шестнадцать дней (ну это так, капелька самопиара).

Само собой, есть разные подходы для такой тренировки. Тот, что упомянул я, называется «Бытийностью» и используется Димой Ещенко. Это не единственный вариант – скорее всего, нечто подобное можно найти и в древних техниках медитации, и в упражнениях для одиторов, и в так называемых «магических» практиках. Суть везде примерно одна и та же – управление вниманием плюс различные прибабахи в зависимости от картины мира в соответствующей системе.

Главное, что всему этому нужно учиться. А ведь в подавляющем большинстве психологических ВУЗов этому целенаправленно не учат, хотя местами и подспудно поощряют (на уровне йоги, духовных практик или чего-то ещё). Конечно, у некоторых такой навык управления вниманием нарабатывается непосредственно в процессе практики – то есть консультирования. Но… Такой вариант наработки длителен и не всегда даёт понимание процесса, увы. Бывают, конечно, таланты, которые после нескольких сотен или тысяч часов консультирования способны сформулировать основные принципы управления вниманием или хотя бы понять, как наилучшим образом им самим действовать во время консультаций. Но в реальности намного, намного больше людей, скажу деликатно, куда менее талантливых. Лично я, когда слышу про «психотерапевта» или «психоаналитика», к которому одни и те же клиенты ходят много лет или даже десятилетий (про двадцать лет мне точно доводилось слышать), сразу начинаю подозревать, что такие вот «специалисты» не помогают решать проблемы, а чем-то совсем другим занимаются.

Ещё добавлю, что внимание специалиста для клиента – это совсем не какое-нибудь сочувствие или жалость. Да, бывают люди, готовые платить деньги за то, чтобы их выслушали и пожалели. Но описанное мной выше внимание – это гораздо более весомая и «питательная», образно выражаясь, штука – оно способно дать человеку реально ощущаемые опоры для решения его насущных проблем, а не просто прикрыть их хлипкой вуалью с пустыми словами вроде «это нормально, многие так живут».

Подводя резюме этой части: заинтересованность (в результатах, а не в процессе) – одно из первых препятствий для эффективной психологической помощи, поскольку оная препятствует корректному (для консультации) управлению вниманием. И в случае попыток помощи друзьям или родным (особенно родным!) такая заинтересованность на несколько порядков выше, чем в случае с малознакомыми людьми.

 

Второй момент, который я хочу здесь рассмотреть – это «травматика» специалиста.

Под «травматикой» я здесь понимаю набор неприятных воспоминаний (эпизодов, состояний, тенденций) из прошлого, напоминание о которых вызывает у человека значимый эмоциональный отклик (как негативный, так и позитивный – это важно).

Особенно критичен этот момент для вариантов терапии, в которых в той или иной степени подробно разбираются конкретные жизненные эпизоды. Вот представьте себе вариант: жена решила «полечить» мужа, тот согласился, стал описывать ей свои эмоции и ощущения в неком эпизоде, в котором они участвовали вдвоём… И тут жена-специалист заявляет мужу-клиенту: мол, не так всё было! Ты не так всё понял!

Как только подобные (по содержанию или по духу) слова прозвучали – терапия заканчивается. Начинается в лучшем случае кухонный разговор, в худшем – ссора, склока или скандал. И ведь это не такая уж и редкая ситуация в среде новичков, пытающихся овладеть современными технологиями консультирования у, скажем так, не слишком добросовестных тренеров…

Самое неприятное, что встречается это и у куда более опытных специалистов, правда – в куда более изощрённой форме, так что сходу и не разберёшься, если не догадываешься, куда смотреть.

Что происходит в такой ситуации?

Когда человек слышит любой рассказ, у него из-за ассоциативного устройства памяти начинается «сканирование» оной на предмет схожих ситуаций. «Схожесть» здесь может определяться самыми разными факторами – от собственно содержания рассказа (слова, имена, упоминания конкретных мест или людей, детали пейзажа или даже время года) до совершенно не относящихся к нему, казалось бы, деталей – интонации рассказчика, его лицо, окружающая обстановка, даже запах!

К счастью, наш мозг не настолько параноидален, чтобы по одному-единственному признаку (за исключением, пожалуй, варианта с запахом) построить сильную ассоциацию, так что требуется два и более «совпадения». Но если уж оные возникли, то слушатель моментально вспоминает ситуации из своей жизни, где что-то подобное (заметим – по не всегда очевидным для нас признакам) произошло.

Когда специалист работает с клиентом, то клиент, само собой, будет рассказывать о чём-то, что его тревожит, беспокоит, вызывает боль (душевную или физическую) и так далее. И этот негативный эмоциональный заряд и будет одним из признаков, по которому в памяти специалиста будут вычленяться «сходные» ситуации. И если специалист имеет в своей памяти много ситуаций с похожими негативными эмоциями, то он сам начнёт их испытывать (причём неконтролируемо!) – как говорят в некоторых традициях, «провалится в травму». При этом неопытный специалист этого даже не заметит, ведь во многих техниках делается упор на то, чтобы ощущать эмоции клиента (и различить здесь «воспринимаемые» и «собственные» эмоции – это вообще очень сложная задача для начинающего практика). А вот эффективность его терапии сразу резко упадёт, сведясь до уровня «кухонного разговора». То есть вроде бы термины звучат, местами даже произносятся формализованные команды (вроде «Что ещё вы чувствуете по поводу …?»), но оба – и специалист, и клиент, быстро начинают понимать, что идут куда-то не туда. Вообще не туда.

Чем больше в памяти специалиста неприятных воспоминаний, тем выше риск его ретравматизации (это ещё одно название для вышеописанного процесса) в ходе консультации.

Но причём здесь друзья и родственники?

Ответ прост: чем больше времени мы проводим с конкретным человеком, тем больше у нас с ним связано самых разных ситуаций. В том числе ситуаций неприятных и болезненных. Причём для второго участника эти траматические ситуации вполне могли оказаться нейтральными или даже весёлыми (в конце концов, далеко не каждый из нас способен вовремя заметить, что нашему ближнему вдруг стало не очень хорошо). В некоторых случаях доходит до того, что человек одним напоминанием о собственном существовании может вызвать у своего знакомого целую лавину ретравматизаций. И для «убитого» депрессией вечера может оказаться достаточно упоминания имени, совпавшего с именем такого знакомого, или совершенно нейтральной смс-ки от него или неё, или вопроса от кого-то близкого «А как поживает твой знакомый имярек?»
Впрочем, это – крайнее проявление. К счастью, не так уж часты ситуации, когда отношения с родственниками доходят до подобного состояния. Ну а если до оного докатываются отношения с каким-то конкретным другом – тот быстро перестаёт другом считаться.

С родственниками ситуация сложна тем, что у нас слишком много общих ситуаций, общих воспоминаний. И даже если эмоции по поводу ситуаций разные, то всё равно они активны, и «проявляются» скопом. Тут возможно и согласие по поводу того, «как плохо всё было», и варианты споров в духе «всё совсем не так!», и что-то ещё… Самое главное – что при работе с родственниками крайне просто эмоционально вовлечься, зарубив на корню терапевтический процесс.

С друзьями вероятность этого тоже есть, но, как правило, существенно меньше – ведь с ними мы, как правило, проводим заметно меньше времени, чем с папой-мамой-братьями-сёстрами.

Как здесь быть?

Вы наверняка сталкивались (скажем, в кино) с образом непроницаемого психоаналитика, по лицу которого ну вообще ничего не поймёшь. Впечатление порой возникает такое, будто человек убил в себе эмоции, а от окружающего мира отгородился семнадцатиметровой стеной с семью слоями шумоизоляции, а нас вас он готов посмотреть разве что сквозь дуло… Простите, специальную лупу для исследований.
Многие клиенты эту «отгороженность» воспринимают как чуть ли не «враждебность». И ведь действительно за желанием отгородиться от мира часто стоит очень много страхов…

Что ж, такие специалисты бывают. И даже более того – некоторым они вполне способны принести пользу. Наверное.

Лично мне гораздо ближе уже упомянутый подход, заключающийся в работе со своим вниманием: когда внимание полностью направлено на того, кого я слушаю-вижу-воспринимаю, у меня просто не остаётся ресурсов для того, чтобы испытывать что-то «своё» самому. А если я всё же обнаруживаю какие-то «собственные» мысли, ассоциированные с процессом – мне достаточно их признать и перенаправить «обслуживающий» их поток внимания опять-таки на клиента. Самое главное – что я полностью в процессе, полностью с клиентом, полностью посвящаю себя обеспечению поддержки и безопасности консультации.

И, скажу, с большинством друзей (за исключением разве что самых близких, знакомых с детства) такого развитого внимания будет вполне достаточно для адекватной работы. Особенно если принять во внимание интернетизацию сегодняшнего общества и сокращение времени живого общения.

А вот с родственниками практически всегда следует учитывать и ещё кое-что.

 

Эффект попутчика и статус специалиста

Вам доводилось замечать, что зачастую в поезде или в автобусе случайному попутчику открываешь больше, чем родному супругу (супруге) или родителям?

Разумеется, это не универсальная ситуация, и каждый день с таким не столкнёшься. Но, уверен, практически у каждого из нас время от времени возникает потребность выговориться, и случайный попутчик или даже случайный прохожий – это чуть ли не наилучший вариант… Поговорили, кто-то (или оба) выговорились, а после этого — «и каждый пошёл своею дорогой, а поезд пошёл своей».

Конечно, родители или супруги частенько знают нас как облупленных. И утаить от них что-то сложно. Но очень часто в рамках семьи мы живём как бы по неписанным законам, по которым одни члены семьи предоставляют другим право самостоятельно разбираться со своими проблемами без их вмешательства. Ну или наоборот – тут уж зависит от конкретной семьи.

Плюс к этому есть определённая инертность в отношениях. Скажем, большинство мам (подавляющее большинство!) продолжают относиться к своим детям во многом как к детям, даже если девочке под пятьдесят, а мальчику и того больше. Можно сказать, что в отношениях с ними волей-неволей активируется шаблон «родитель-ребёнок», в рамках которого поговорить «по-взрослому» просто нереально.

Случайный же попутчик – другое дело. Даже в купе на четверых практически всегда можно найти хотя бы одного человека, который в беседе не будет пытаться занять доминирующую «родительскую» позицию, «сталкивая» собеседника в роль «ребёнка». И совершенно неважно, сколько человеку лет и что он из себя представляет – главное, чтобы хотя бы на первых порах он мог выслушать как равного, с уважением отнесясь к озвученным проблемам.

Бывает, конечно, и наоборот – когда в семье человека приучают к «взрослым» отношениям, отказывая в элементарной ласке и сочувствии, и такой будет искать как раз собеседников, способных компенсировать ему уже эту недостачу – то есть занять позицию заботящегося родителя по отношению к нему-ребёнку. Ну да ладно, бывает практически всё что угодно.

Случайный попутчик порой воспринимается как проявление судьбы, некое касание Мироздания, возможность, за которую никогда не придётся расплачиваться. Мол, поговорили, а потом – всё, и никогда в жизни больше не увидимся. И некому будет припоминать что-то неудобное, и некому будет дразнить или даже третировать за проявленную слабость.

Собственно, поэтому многие подспудно считают, что и с психологом следует строить отношения как с кем-то «случайным» — чтобы даже если тот и проговорится кому-то, то самому клиенту «ничего за это не было».

Есть и ещё один важный момент – у родственников хронически «зашорен» взгляд просто в силу того, что они проводят друг с другом очень много времени. И многие проблемы становятся незаметными для ближайших из них всего лишь вследствие привыкания. Мол, «это не баг, это фича». А самого обладателя «фичи» оная может плющить и колбасить так, что мало не покажется – но как об этом поговорить с тем, что считает, что «это же твоя особенность»?

В этом смысле у «стороннего» психолога есть ещё одна очень важная черта – взгляд со стороны. Причём у хорошего психолога это будет ещё и непредвзятый взгляд, без какой-либо ангажированности или навязывания «норм» и «правил» (именно так, в кавычках – ведь на деле «нормами» и «правилами» мы очень часто называем утверждения или показатели весьма неочевидного происхождения).

Далее. При работе с «посторонним» психологом у нас в подавляющем большинстве случаев не будет поводов сомневаться в его квалификации. А если будут – мы к такому, скорее всего, просто не пойдём, не так ли?

В случае же попытки психологической работы с родными очень легко натолкнуться на изощрённое сопротивление в духе «да я тебе пелёнки меняла, а ты меня тут жить учишь!» И ведь не поспоришь…

Помимо этого, особенно при работе со старшими родственниками (родители и бабушки-дедушки) есть проблема сохранения кажущегося «статус-кво». Поясню это на примере работы с инстинктами: вот сидит клиент, исследует свою травму, и при вопросе «что чувствует ваше тело?» вдруг понимает, что оное тело хочет, скажем, крупно наложить в штаны. В принципе, ничего особенного, благо ощущение и реальное проявление в ходе сессии – это очень далеко отстоящие друг от друга (в плане вероятности) события. Но…

Если специалист незнакомый – признаться не так уж и сложно. А вот если в роли специалиста выступает собственный сын (или наоборот – мать или отец), то… Как думаете, сколько в голове у «клиента» пронесётся мыслей в духе «Да он же меня потом воспринимать всерьёз не будет?»

Так что утаивание и сокрытие ключевой информации – тоже серьёзная проблема. И при наличии родственных связей она зачастую намного острее, чем в случае незнакомого специалиста.

К счастью, всё же существуют варианты работы с родными. Но это – тонны терпения, эпическая работа над собой и годы времени.

А вот с друзьями всё намного проще. Хотя бы потому, что отношения с большинством из них исходно строятся на равных позициях, да и в силу меньшей инерции таких отношений друзья в среднем намного спокойнее воспринимают смену статуса.

Конечно, бывают и малознакомые родственники, и очень близкие друзья – так что всегда следует ориентироваться на здравый смысл и собственное понимание ситуации, а не на формальные ярлыки.

 

Друзья и френды

Сегодня компьютеры и мобильники (про которые любят повторять, что их-де фантасты «проглядели») настолько прочно вошли в нашу жизнь, что среди молодого поколения уже хватает людей, не представляющих себе жизнь без этих гаджетов. И, рассказывая про внезапное наступление немецких войск летом 1941 года, вполне можно напороться на вопрос «А что же бойцы Красной армии не предупредили по мобильнику?…»

Тема интернетизации общества и роста количества гаджетов на душу населения имеет непосредственное отношение и к вопросам дружбы.

Сотню лет назад, когда интернета не было и в проекте, а телефон был достоянием немногих избранных, понятие «дружба» подразумевало не только глубокую эмоциональную связь, но и сотни и тысячи часов, проведённых вместе. И это совместно проведённое время было наполнено эмоционально ёмкими событиями, будь это простое обсуждение волнующих вопросов или же сложная совместная деятельность вроде проектирования и изготовления ракеты. Стоит ли говорить, что при таком раскладе совместной «травматики» (см. вторую часть статьи) становилось тем больше, чем больше времени люди проводили вместе? И одновременно с этим углублялся эффект «знаю тебя как облупленного» (см. третью часть), также препятствующий терапевтической работе.
Так было. Лично я ещё помню те времена, когда телефоны были только стационарными и дисковыми, а поиск информации заключался в расспросах компетентных людей и поисках в библиотеке, пусть даже домашней (у моих родителей была и есть весьма богатая домашняя библиотека, и это было нормой в определённых кругах).

Но… За какое-то десятилетие компьютеры из редкой игрушки для высоколобых превратились в неотъемлемый элемент интерьера, а интернет стал таким же естественным, как водопровод и электричество. Примерно в этот же период появились и мобильники.

Замеченное и задокументированное в связи с появлением калькуляторов «отупение» школьников стало расширяться, охватывая уже не только счётные навыки, но и эмоциональную сферу. Сегодня всё больше и больше людей «обламываются» вникать в новые темы, предпочитая ясно поданные короткие фрагменты информации.

Есть, кстати, исследования и на тему того, что эмоциональная сфера сегодняшних студентов заметно беднее, чем лет тридцать назад. Это сказывается и на мотивации, и на предпочтении сильных эмоциональных стимулов… Многие из нас сегодня различают от силы десяток эмоций, хотя стандартный тезаурус таковых насчитывает немного меньше сотни, а слов для описаний различных эмоциональных состояний – порядка четырёхсот, если не вдаваться в подробности.

Всё это не означает, что наша эмоциональная сфера оскудела. Но вот точно можно сказать, что мы в среднем намного хуже понимаем и можем описать свои эмоции, чем средний человек лет тридцать-пятьдесят назад.

Кстати, совершенно замечательным образом это зафиксировалось и в русском языке с появлением так называемых социальных сетей. Вы никогда не задумывались, как легко наш язык перемалывает любые иностранные интервенции, подстраивая их под свою грамматику и позволяя точнее выражать мысли? Вот есть классическое слово «друг». Помимо него есть ещё такие слова, как «приятель», «знакомый». «Друг» и «приятель» — почти синонимы, но всё же смыслы у них разные. В случае с «другом» глубина эмоциональной связи на порядок больше, чем в случае с «приятелем».

И вот появилось слово «френд». По-английски это просто «друг», как вы знаете. Но почему-то в русском языке очень быстро пошла тенденция употребления именно транскрипции («френд»), а не перевода. Даже глаголы появились – отфренживать, зафрендить (заметим, образованные в полном согласии с правилами русской грамматики).

Что такое «френд» сегодня? По большому счёту, это не более чем человек, с которым установлен контакт в какой-либо социальной сети и которому, как правило, предоставлены определённые права просмотра и комментирования ваших материалов. В принципе, всё. Если лет пять назад перепутать «друга» и «френда» было сложно, но можно, то сегодня такая путаница если и возможна, то рассматривается как нечто исключительно противоестественное.

А вот со множественными числами этих слов ситуация хитрее. «Добавить в друзья», «Среди ваших друзей» и другие варианты постоянно встречаются нам в соц.сетях. И получается интересная вещь: в случае применения слова «друг» разница с «френдом» довольно-таки очевидна. А вот между «друзьями» и «френдами» эта разница заметна уже лишь при внимательном изучении, и порой оная и вовсе сводится к чисто формальным фонетическим признакам…

И это при том, что среди «френдов» у нас могут быть и друзья, и приятели, и просто знакомые, и даже люди, которых мы вживую ни разу не встречали!

Как бы то ни было, порой можно услышать «есть у меня среди друзей …» — и далее речь пойдёт о человеке, которого говорящий от силы раз в жизни в лицо видел. В общем, «он относится к числу моих друзей» и «он мой друг» — это очень разные по смыслу фразы.
Интернетизация способствует росту числа знакомых и даже местами повышает нашу осведомлённость об их жизни, но при этом устанавливаемые связи отличаются изрядной эмоциональной поверхностностью…

Это, кстати, отнюдь не плохо. Познакомившись с человеком и проведя с ним вместе всего лишь несколько часов на каком-нибудь крупном мероприятии (вечеринка или бал, ролевая игра, конференция, какие-нибудь гуляния по случаю праздника) можно обменяться контактами и затем посредством интернета поддерживать весьма себе дружеские отношения месяцы и годы. Совершенно без личных встреч или с минимумом таковых!

И таких друзей у нас могут быть десятки и сотни. И, что замечательно, это совершенно не противоречит возможности того, что у нас остаются и друзья в «старом» понимании, друзья, с которыми мы вместе проводим сотни часов в год вместе – и не отказались бы увеличить это время. Я считаю, это замечательно, а вы?

Переходя к терапии, скажу, что запрет на «работу с друзьями» относится в основном к тем, с кем вместе мы проводим очень много времени. К «старым» друзьям, с которыми у специалиста может быть неотработанная глубокая травматика. И ещё к тем друзьям, с которыми были сексуальные отношения (секс связан с очень сильными эмоциями, тут ничего не поделаешь).

В остальных же случаях… Нет, всё же прямо-таки разрешения нет. Но и запрет смягчается. Чем более проработан сам специалист (т.е. чем больше качественной личной терапии он прошёл сам), тем мягче и меньше запрет. И чтобы работать со знакомыми и большинством друзей, в большинстве случаев хватит где-то двух сотен часов личной терапии (а если проходить её у мастеров, то, вероятно, и сорока-пятидесяти). А вот для очень близких друзей (которых у нас заведомо не может быть больше, чем ближайших родственников) эту цифру придётся увеличить раз в десять, если не больше.

Резюме: если возникает вопрос, можно или нет работать с тем или иным знакомым или другом, самым правильным вариантом будет прикинуть количество проведённых вместе часов и хотя бы примерно оценить, много ли в этих часах было эмоционально значимых событий, которые так или иначе «задевают» специалиста. Если таковых много и «задевают» — то работу с таким другом лучше перепоручить кому-то ещё. Если не задевают вообще – то почему бы и нет?

Впрочем, даже если есть «задевающие» события, работать можно. Но для этого требуется очень качественное управление вниманием и учитывание всех аспектов (позиция специалиста, заинтересованность и др.), что я описал выше (или, быть может, ещё не затронул).

 

Сумма технологий

И вот черёд дошёл до того, что во времени существенно изменилось за последние даже не полсотни, а буквально двадцать-тридцать лет.

Речь о психологических технологиях. В частности – технологиях обучения. Я уже упомянул выше технологии обучения управлению вниманием, и сегодня они продвинулись настолько, что действительно за несколько дней концентрированной практики (важный момент – под руководством квалифицированного тренера, без этого многие упражнения просто бесполезны!) способны дать больше, чем за долгие месяцы или даже годы самостоятельной медитации. Да, для некоторых такое неправдоподобно, но… Лично я не намерен на год-другой уходить в монастырь, чтобы иметь возможность сравнить.

Качественно натренированный навык управления вниманием может привести к тому, что человек не будет отвлекаться на заинтересованность или личную травматику даже при работе с ближайшими родственниками. Правда, конечно же, «может не отвлекаться» вовсе не означает «не будет отвлекаться». Но это уже вопрос опыта, практики и манеры работы.

Затем – сегодня развивается так называемый «тренинговый» подход, в котором в пику «академической» манере упор делается на усвоение навыка, а не на понимание и запоминание теории. Более того – сегодня появляется всё больше и больше тренеров и преподавателей, которые целенаправленно или спонтанно овладевают искусством «встраивания» навыка в своих слушателей, аккуратно обходя блоки на обучение и используя в речи конструкции, способствующие наилучшему запоминанию действительно ключевых вещей. Да, это звучит для некоторых фантастично, но эриксоновский гипноз не просто так развивается уже не один десяток лет, породив массу направлений НЛП, коучинга и не только… Да и не только в гипнозе дело.

Кстати, не путайте эриксоновский гипноз с гипнозом директивным! Второй – это известный сценический вариант, когда человеку говорят «вы заснёте, как только я подниму руку!» — и человек действительно засыпает. Гипнабельных, в смысле подверженных такому директивному гипнозу людей довольно немного – от силы четверть.

А вот эриксоновский гипноз действует практически на всех (хватило бы искусства и терпения у «гипнотизёра»). Дело в том, что устроен он существенно иначе. Вот представьте: в какой-нибудь лекции я даю вам под запись несколько шаблонных предложений для проведения терапии, а потом произношу примерно такую фразу: «Вы можете записать эти предложения дословно, можете примерно, можете не записывать вовсе, усвоив принцип. Главное, чтобы вы разрешили себе понять их суть, немного пофантазировать на предмет их применения и тем самым закрепили в своей памяти. И чтобы вы разрешили себе вспоминать эти фразы или конструировать им подобные всякий раз, когда они будут уместны и будут помогать вам улучшить свою ситуацию или ситуацию клиента, успешно проводя самотерапию или же помогая кому-то, максимально экологично для всех участников процесса и других затронутых им людей…»

Как думаете, такая фраза вызовет какое-нибудь отторжение, сопротивление? Да ни в жисть! Ведь она не только не содержит жёстких ограничений, но и обозначает несколько вариантов, более чем уместных в процессе обучения и применения полученных знаний! Да, со стороны такие фразы могут казаться малоосмысленной «водой». Но, сказанные с нужной интонацией и в подходящем темпе, они прекрасно усваиваются подсознанием и способствуют усвоению материала. А слушатель ещё и отдыхает – ведь ненавязчиво наведённый транс, пусть и кратковременный (и оттого практически незаметный) – это замечательный вариант для восстановления сил!

Эриксоновский гипноз отнюдь не нов. Главное, что она стал базой, на которой выросли целые «пачки» разных подходов и технологий. Одних направлений НЛП там лишь немногим меньше, чем видных мастеров – неспроста же говорят, что многие названия этих направлений это уже скорее «торговые марки», чем наименования дисциплин.
Есть и курьёзные случаи. Скажем, для примера можно взять последователей Рона Хаббарда и одитинг. Одитинг – вполне адекватная (хоть и довольно ограниченная) технология процессинга, то есть ведения психологических процессов, в ходе которых человек так или иначе разрешает свои психологические же проблемы. А вот сайентология, ставшая чем-то весьма похожим на тоталитарную секту – это явление довольно спорной адекватности (есть даже мнение, что сайентология создавалась как альтернатива мировому еврейству – ну сами понимаете, теории заговоров не дремлют!)
В двадцатом веке помимо развития собственно психологических дисциплин шёл и ещё один процесс – активное продвижение по миру «древней восточной мудрости». Популяризировалась медитация и йога, восточные мастера самых разных направлений передавали свои практики западным ученикам. И всё это становилось доступным пытливым взорам исследователей человеческой души – как академического толка, так и не совсем.

Чего только не появилось! И ведь продолжает появляться… Скажем, хвалёная технология RPT – это изобретение уже начала двадцать первого века.

Один из эффектов этого процесса – рост терпимости общества к тому, что непривычно. Как следствие – больше простора для экспериментов (разумеется, в разумных рамках).
И сегодня мы живём в удивительное время – технологии продолжают развиваться, одни из них дополняют другие, мастера широкого профиля из старых кирпичиков выстраивают совершенно новые системы работы с личностью…

Лет двадцать назад многие из таких знаний либо были недоступны, либо просто не существовали, либо воспринимались как нечто совсем уж маргинальное. А сегодня многое успело либо отмереть, либо же доказать свою эффективность. Правда, при этом многие вполне адекватные вещи научно совершенно не подтверждены – и не потому, что они не эффективны. Просто при овладении ими возникает куда больше интереса приносить реальную пользу нуждающимся в этом людям, учить этому и зарабатывать достойные деньги, нежели пытаться в чём-то убедить высоколобых скептиков, читающих узкоспециализированные журналы.

В общем, сегодня любого желающего можно с нуля за довольно ограниченное время довести сначала до уровня грамотного консультанта, а потом и «прокачать» до состояния, когда многим творимые им вещи будут казаться волшебством. Ведь, как сказал в своё время Артур Кларк, «любая достаточно развитая технология неотличима от магии».
К чем я всё это? А всё очень просто: выше я постарался обозначить причины, по которым когда-то давно, на заре развития практической психологии, был сформулирован запрет на работу с друзьями и родными. И на протяжении всей этой статьи я стремился показать, что сегодня уже есть технологии (развития автаркии, управления вниманием и многого другого), что при адекватной тренировке позволяют нивелировать влияние этих причин.
Так что запрет на работу с родными и друзьями — это не догма, а элементарная мера предосторожности. Мол, если лезешь на ледяную гору (хочешь работать с друзьями) – не забудь ледоруб, кошки и другое альпинистское снаряжение. А если хочешь хочешь покорить Эверест (помочь близким друзьям и родственникам) – не обойтись тебе без тщательной подготовки (сотен часов личной терапии и других проработок) и кучи дополнительной экипировки, от специального питания до баллонов с кислородом (разнообразных техник и методик консультирования).

И мы с Вами прекрасно понимаем, что далеко не каждый увлекшийся горным туризмом студент когда-нибудь покорит Джомолунгму или хотя бы Эльбрус. Но у большинства из них таковое увлечение начиналось с мечты о чём-то ну очень высоком…
И в то же время реальность такова, что есть люди, этих высот достигшие и продолжающие достигать. И пусть их немного, но они уже давно перестали быть чем-то экстраординарным – возможно, такой живёт рядом с вами в соседнем подъезде, а вы и не подозреваете лишь потому, что не интересовались достаточно настойчиво.

Как-то так.